Моя задача в том, чтобы помогать людям

Молодая девушка на фронте — это не правило, а, скорее, исключение. И если ты встречаешь такое исключение, то понимаешь, что перед тобой человек необычный, неординарный. «Матрена» родилась в Воронежской области, окончила Воронежский медицинский университет, с 4-го курса работает в наркологии и реанимации. Уже на «гражданке» она, несмотря на свои 26 лет, успела увидеть много чего такого, что многие не видели за всю свою жизнь. И вот она здесь, на войне спасет жизни раненных бойцов.

«Вот тогда я поняла — я его спасла»

—Что тебя привлекло в медицине?
— Когда на 4-м курсе я пошла работать, то попала в больницу скорой медицинской помощи. И там постоянно были экстремальные случаи: ножевые ранения, ДТП. Мне очень понравилось спасать людей, когда они оказываются на грани между жизнью и смертью. Правильно оказать помощь, поддерживать давление, как действовать, если остановка сердца — я очень люблю именно реанимацию.

— Чем ты занималась до того, как попала на СВО?
— Работала в реанимации и наркологии. Я, конечно, люблю свою работу, но где-то в течение года хотела все-таки попасть на фронт. Потом мой двоюродный брат ушел на СВО в «Вагнер». Он мне сказал: «Давай, ты пока никуда не поедешь, а я разведаю обстановку, что да как. А потом я тебе позвоню, и скажу — стоит тебе сюда ехать или нет». Он погиб в Артемовске (Бахмуте — прим. ред.). После этого проходит месяца четыре и мне опять приходит в голову мысль: «Как же так? Ребята там погибают, и я тоже должна туда идти». У меня нет детей, я не замужем — ничего не держит, и я решила, что все-таки я поеду. Хотела сначала через Минобороны, потом предложили добровольческие подразделения. Я выбрала «Скиф» и приехала сюда.

— Как семья отнеслась к твоему решению?
— Восприняли очень тяжело, переживают до сих пор. Гибель брата — огромная потеря для нас. Молодой, 24 года. Жизнь только начинается. Мама плакала, когда узнала, что я уезжаю. Она живет за 200 километров от меня, приехала перед моим отъездом, и всю ночь плакала, уговаривала меня, чтобы я никуда не ехала. А у меня уже все вещи были собраны. Все — я уезжаю. Я не стала заранее говорить ей, потому что меня сразу начали бы отговаривать. Я сказала: «Нет, вещи собраны, я поеду». И когда я уезжала, у нее в глазах стояли слезы, она не понимала, что происходит. Ей до сих пор тяжело. Она постоянно пишет: «Присылай мне хотя бы смайлики. Все ли у тебя хорошо?» Она не знала про случай, когда машину, где я ехала, атаковал украинский дрон, пока в новостях не увидела. И тут же она мне пишет: «У меня сейчас сердце остановится». Я ей отвечаю, что все нормально, а на самом деле все было ужасно. Просто я боялась, что мама узнает.

— Когда ты собиралась сюда, ты представляла, как это будет? Насколько совпали твои представления и реальность?
— Изначально, когда я собиралась пойти на СВО, то госпиталь не рассматривала. Это ведь такая же больничная работа. Большое количество раненых, серьезные травмы. Но в госпиталь тебе привозят уже стабилизированного раненного, и ты оказываешь ему дальнейшую помощь, эвакуируешь дальше по госпиталям. На ЛБС же нужно экстренно оказать первую помощь, сделать все максимально возможное на первоначальном этапе, эвакуировать раненного – вот это мое. Поэтому я не хотела в госпиталь.

— То есть, ты рассматриваешь себя в роли исключительно спасателя?
— Нет, просто я хочу вовремя все сделать, чтобы спасти человека. Мы здесь все сдружились, стали боевыми товарищами — их нужно спасти в любом случае.

— Какие навыки и познания в таких случаях важны для медика?
— В первую очередь, моральное состояние. Познания, естественно, необходимы, но важно уметь остаться с холодной головой и держать себя в руках. Например, тебе привозят его тяжелораненого, а это твой близкий товарищ, и ты должна сохранять спокойствие. Нужно построить быстро в голове алгоритм действий. Естественно, реанимация, хирургия — все это нужно знать. Например, важно знать то, что осколки в принципе вынимать нельзя, как нужно затампонировать, что уколоть, как поднять давление, восстановить дыхание. Любой медработник здесь должен это знать.

— Расскажи о случаях, когда тебе удалось оказаться в нужном месте в нужное время.
— Это было в первые две недели после моего приезда сюда. С 1 августа у меня контракт. Мы пробыли на базе дней пять, и потом уехали на полигон. Там был один молодой парень, с которым мы нормально общались. Он как-то забегает ко мне в 3 часа ночи и кричит: «Матрена, быстрее! Тут что-то неладное происходит». Я встаю и бегу к ним в расположение — лежит боец, хрипит в бессознательном состоянии, холодном поту, бледный. Меряю давление – 60 на 40. Сатурация у него была 57%. И вот тогда реанимация мне пригодилась. Я сделала все от меня зависящее. Он начал приходить в себя, его забрала «скорая». И вот тогда я поняла — я его спасла.

— Как происходит эвакуация раненых? Как ты узнаешь, как дальше действовать?
— У нас есть люди, которые закреплены за эвакуацией. Плюс на ЛБС в каждой роте есть санитарный инструктор. У них медицинский рюкзак с собой. Мы обговариваем что и как лечить. Они задают мне вопросы. Я что-то им подсказываю. Они находятся в 2-3 километрах от нас. По рации сообщают: «У нас «300». Тяжелораненый или легко, чтобы мы знали — к чему нам здесь на месте готовиться. Группа эвакуации выдвигается сразу же туда, приносит его сюда и в комнате, которую я себе оборудовала, я его стабилизирую, лечу и отправляю дальше.

«Испугаешься – человек погибнет»

— Говорят, что медик на войне — особая цель для противника. Ты как-то выделяешься?
— Когда нас атаковал дрон, мы ехали на машине, на «буханке» с не тонированными окнами, и мне ребята потом говорили, что укропы увидели девушку в машине. И это была цель, а дело было так. Поступает сообщение о том, что у нас на ЛБС раненные. Их эвакуируют сюда, я их осматриваю. Все ранены легко. У одного контузия, у другого непроникающие ранения нижней конечности, у третьего рука и ягодичная область. Все достаточно стабильны, всем оказана помощь, ничего критического нет. Срочной эвакуации никто не требует. Была оказана первая помощь, дальше — госпиталь. Ничего не предвещало беды. Раненых было 5 человек. Я собралась, взяла рюкзак на всякий случай, если кому-то станет плохо в пути, и мы выдвигаемся на госпиталь. Все смеются, у всех нормальное настроение.
С тем парнем, который тогда погиб, у меня были хорошие отношения. Я сидела в машине рядом с ним. Один из ехавших с нами бойцов говорит мне: «Тебе там неудобно, давай поменяемся». Я соглашаюсь и сажусь за водителем — это оказалось самое безопасное место. И вот мы едем, смеемся с мальчиком, который погиб. И вдруг в долю секунды — взрыв. Когда ты сидишь, человек тебе улыбается, шутит с тобой и тут — все. Он весь в крови, у него нет глаза. Видеть такое очень тяжело. Я безумно испугалась и закричала. У меня была пелена перед глазами, я не понимала, что произошло. Я и сама была вся в крови. Во-первых, брызги полетели, во-вторых, меня саму ранило в колено. Было страшно. Но не оттого, что вот нас подорвали — тут надо быстро сориентироваться, оказать помощь — страшно, что еще перед нами сожгли три машины, мы были четвертые. А вдруг они сейчас захотят нас добить? Прилетит еще один дрон — и все.

— Несмотря на то, что ты была сам ранена, ты оказали им помощь?
— Естественно. Тогда один человек погиб, три тяжело ранены.

— Как у тебя так получается? Ведь ты девушка, да еще ситуация такая критическая…
— Ты же понимаешь, что от тебя зависит жизнь человека. Если ты испугаешься, не сориентируешься — он может погибнуть. И это будет на твоей совести. Тем более, что твоя задача в том, чтобы помогать людям.

 — Для тебя это дело чести?
— Можно и так сказать.

— Ты взаимодействуешь с медиками из соседних подразделений?
— Да, коммуницирую с некоторыми батальонами. Мы познакомились со старшим медиком одного батальона, у нас хорошие отношения.  Мы наладили связь. Если им нужна помощь — я им помогу, если мне — они всегда мне говорят: «Обращайся».

— Доводилось им помогать или они помогали?
— Я ездила к ним один раз. Конечно, было достаточно опасно. «Кассеты» летали. Но мы съездили к ним. Они показали свою работу, чем-то поделились. Сейчас они нам помогают, потому что у нас пока нет возможности эвакуировать часть наших бойцов.

— Расскажи о ранениях. Какие чаще встречаются?
— Минно-взрывные травмы, огнестрельные, но вторых намного меньше. Кому повезло, тот отделывается легкими ранениями. Бронежилет, каска — это обязательный атрибут на войне. Не наденешь ты каску — тебе обязательно прилетит.

— Как ты относишься к высказываниям вроде: если прилетит, то никакой бронежилет и каска не спасут?
— Я не согласна с этим. Когда нас в машине атаковал дрон, я была в бронежилете. И меня это спасло.

— Чем отличается твоя работа от работы соседних батальонных медиков?
— У них полноценный госпиталь. Есть травматологи, рентген-аппараты, а я здесь одна. Естественно, между нами есть огромная разница. Но у них и раненных намного больше. Бывало, что у них лечились около 200 человек «300».

— Как далеко до госпиталя?
— Туда час, час пятнадцать ехать. У нас там есть свой доктор, с которым я поддерживаю связь. Здесь я оказывают первую помощь, заполняю документы и отправляю раненного, предварительно предупредив этого доктора.

«На фронте гражданские проблемы кажутся ерундой»

— Какую форму носят военные медики?
— По форме мы не отличаемся от прочих военных. И это делается специально. Какие-то медики вешают красный крест, у меня на бронежилете он тоже есть. Хотя это не обязательно. Мы такие же бойцы, как все остальные. А так, форма такая же.

— Приходилось брать в руки оружие?
— Бой я не вела, но из оружия, конечно, стреляла. Из подствольного гранатомета, из «АК-74», «АК — 12». У меня и личный автомат есть.

— А если случится так, что придется применить оружие – сможешь?
— Естественно. Мы находимся в таких условиях, когда можно нарваться на ДРГ, да все что угодно может произойти. Конечно, нужно уметь стрелять, и не бояться брать оружие в руки.

— Как часто и долго ты находишься на передовой?
— Я с передовой практически и не выезжаю. Когда нас атаковал дрон, три дня я полечилась и снова была на месте. Парни раз в три недели меняются, уезжают в тыл, а я все время здесь.

— Какова конечная цель твоего пребывания здесь?
— Все близкие и друзья говорят: «В феврале у тебя закончится контракт — и наконец-то домой, мы тебя ждем». А я приеду на две недели домой, отдохну и вернусь обратно. Планирую работать до конца СВО. А иначе какой в этом смысл? Пришла, посмотрела и ушла? Нет.

— Ты все-таки считаешь работу здесь своей миссией?
— Да.

— Если сравнивать ситуацию с соседями, там тоже есть женщины медики?
— Там большинство мужчин, но есть несколько женщин, три или четыре достаточно возрастных.

— То есть, молодую девушку трудно встретить в таких экстремальных условиях?
— Молодую девушку, если она не замужем и у нее нет детей — что ее останавливает? Это во-первых. Во-вторых, какая-то энергия, амбиции, физическая подготовка у молодых все-таки присутствуют. Если человек понимает, что он выдержит — почему бы и нет? Девушка это или не девушка — какая разница?

— Каково девушке находится в мужском коллективе в экстремальных условиях?
— Я с детства в мужском коллективе. Мои друзья, в основном, мальчики. Есть подружки, но все-таки больше общаюсь с мальчиками. Просто легко нахожу с ними общий язык. Поэтому мне несложно находится в мужском коллективе. А вот условия — да, поначалу было тяжеловато. Я к такой жизни не привыкла. Но сейчас я уже пообтерлась, вообще нет никаких проблем.

— Ты тут сравнительно недавно, но у тебя уже такой опыт.
— Да. Я потеряла товарища, с которым мы вместе сюда приехали. Он ехал на фронт из Москвы, заехал за мной в Воронеж, и мы вместе отправились сюда. Он — бойцом, я — медиком. Мы подружились с самого первого дня. Он меня поддерживал, говорил: «Не переживай. Привыкнем, справимся». И когда мне сообщили, что он погиб, я заревела прямо на построении. Но потом я поняла, что надо взять себя в руки, хотя было тяжело.

— Что самое главное в твоей работе, если говорить о психологической стороне?
— Главное быть уравновешенным человеком, чтобы не растеряться. Нервная система должна быть крепкой и готова ко всему. Работа напряженная все-таки, и «контингент» в наркологии, где я работала до того, как попала сюда, особенный, скажем так. Приходилось общаться с разными людьми и в разных ситуациях. Что здесь, что там.

— Но все же тяжелые ситуации здесь, на фронте, накладывают свой отпечаток на психику. Как ты преодолеваешь такие трудности, отвлекаешься от работы?
— Я подружилась со «СМЕРШем» (позывной — прим. ред.) — это моя психологическая поддержка. Если что-то накапливается — сядешь, поговоришь с ним. Он человек, имеющий достаточно серьезный опыт на СВО. Он подскажет, морально настроит, поддержит. Для меня это большая подмога.

— Какие эмоции ты испытывала при первом знакомстве с фронтом и как они менялись со временем?
— В самый мой первый день приезда сюда я плакала. Услышала первый прилет, выстрелы, и начала реветь. Потому что это было для меня неожиданно. Только приехали и сразу эти звуки войны. Было страшно, потому что непонятно на каком расстоянии это происходит, где, что и как. Потом думаю: «Что это я реву? Я ведь должна быть к этому готова». Подружилась с ребятами. Они рассказали, чего стоит бояться, а чего нет, настроили как нужно и сейчас уже все нормально. Хотя, друзья, с которыми мы периодически переписываемся, замечают: «Ты стала какая-то холодная». Они рассказывают мне какие-то истории: «Ой, у нас такое произошло!». А я отвечаю: «Вы на что жалуетесь? Нормально же все».  Они мне: «Ты просто не понимаешь». Отвечаю так: «Ребята, все живы, все хорошо, и слава Богу». Здесь, на фронте все гражданские проблемы кажутся мелкой ерундой.